Тяжелое золото Василия Дьякова
текст: Светлана Симакова20.09.2005
30 сентября в Челябинской картинной галерее откроется выставка удивительного художника и очень мужественного человека. О Василии ДЬЯКОВЕ невозможно говорить без восхищения. И никакого пафоса в словах «каждый день его жизни и творчестваP подвиг», поверьте, нет. Среди тысяч героев он один из немногих, о ком мне хочется так говорить. Полуголодный мальчишка без билета, на крыше вагона, отправляется из Чебаркуля в Пензу, чтобы учиться на художника. А в семидесятых работы Дьякова не принимает на вернисажи ни один выставком. Болезнь приковывает его на недели и месяцы к постели. И тогда он работает лежа. Нет дня без мольберта. До сих пор. Нынче ему исполняется 70 лет. Это его девятая персональная выставка. «Она не парадная,P говорит художник.P Скорее, это реквием всей моей жизни».
СПРАВКА «ВЧ»
Василий ДЬЯКОВ
- Художник. Лауреат международной премии «Филантроп». 70 лет.
- Окончил Пензенское художественное училище.
- Впервые участвовал в выставке в 1965 году. А в 1967-мP участник первой республиканской молодежной выставки. Затем череда выставокP международных, союзных, региональных. В 2000 году в Челябинске состоялась семейная выставка Дьяковых: Василия Дьякова, его сына и невестки (оба окончили Мухинское).
- Жена Клавдия ИльиничнаP известный в области журналист.
- Работы Василия Дьякова хранятся в музеях Петербурга, Екатеринбурга, Нижнего Тагила, Кургана, в нашей картинной галерее, а также в частных коллекциях.
Его жизнь можно описывать день за днем. Каждый деньP сгусток работы сердца, души. В каждом столько боли и радости. Но об этом уже написала его ангел-хранитель, его жена, замечательный журналист Клавдия Дьякова, в своей книге «За седьмой горой». Кто не читал, обязательно найдите и прочтите эту хронику одной семьи. Поэтому мне остается идти по следам Клавдии Ильиничны. Этот очеркP попытка настроить вас на глубокое созерцание. Чтобы понять и оценить этого художника, надо увидеть его работы.
Хочу учиться!
С друзьями детстваP Борей Казаковым и Анатолием ЛадновымP он все-таки добрался тогда до Пензы. Недалеко от Уфы Васечка (так зовет его Борис по сей день) заснул на крыше вагона и стал сползать вниз. Он это чувствовал сквозь сон, а проснуться не мог, но бормотал: «Толя, я падаю». И Толя услышал, схватил Василия за руку. Так они и доехали до станции. А в Пензе Васечка тяжело заболел. Ребята сдавали экзамены, а он два месяца валялся на больничной койке. Чтобы друг не расстраивался, Боречка (так зовет Казакова Василий Дьяков) говорил ему, что в училище его ждут. Но его там ждала только горькая правда: экзамены закончились, приема уже нет. «Поезжайте домой»,P сказали ему. А он чуть не плакал: «Я хочу учиться! Что мне делать дома?»
В Пензенское художественное училище Василий Дьяков поступил на следующий год. Жили на квартирах. Не пугали юных студентов ни холод, ни голод, ни нищета. Но однажды, когда ребята разъехались на каникулы, Василий Дьяков остался в Пензе один. Деньги кончились, и он несколько дней не ел. Лежал на кровати, чтобы силы не потерять.
Вдруг дверь в комнату открылась,P вспоминает художник.P В щель просунулась морщинистая рука, на ладониP картофелина, щепотка квашеной капусты и маленький, просто крохотный кусочек хлеба. Я взял все это и заревел. Муж тети Стеши (хозяйки квартиры.P Авт.), услышав мои всхлипы, заорал: «Какой ты художник?! ТыP нищий твою мать!»
Слева направо
Шестидесятые Василий Дьяков вспоминает как самое счастливое время в его жизни. Повеяло свободой. В 1968 году студенты Пензенского художественного училища поехали в Москву на выставку художников социалистических стран.
И вот я впервые увидел, почувствовал брожение в современном искусстве. По залам выставки бегали какие-то люди, затевались крамольные разговоры. В польском зале советский офицер кричал: «За такое искусство мы проливали кровь?» Напряжение неимоверное. Это были абстрактные работы. Я был в смятении. Посмотреть бы все это сейчас. Наверное, я увидел бы те работы по-другому. А тогда мы воспитывались в духе реализма. Но меня просто поразило искусство румынского художника Корнелиу Баба. Картина «Крестьяне». Кстати, когда его спросили, куда идут крестьяне, он ответил: «Они идут слева направо». Содержание работ Баба было очень глубоким. Никакое название не могло его вместить. Я бы вообще показывал работы художников без всякого названия. Потому что никакого толку от названия нет. Особенно если это искусство формы.
Он уже тогда был в поиске, приближался к тому пути, о котором смутно пока догадывался. Не академическому пути в искусстве. Само время к этому подталкивало, лепило свободных художников.
Он вернулся в Челябинск, где предстояло ему все это осознать.
В Челябинске я познакомился с Виктором Бокаревым. Когда увидел его скульптуры, фотографии работ Эрнста Неизвестного, Генри Мура, репродукции работ румына Константина Брынкуша, я понял, что именно это очень близко мне. Крупные формы и сталкивание крупных цветовP я люблю это как художник. Люблю определенность и ясность как человек.
Ни партийности, ни гражданственности
Но время было уже другое. Эрнст Неизвестный и Михаил Шемякин были гонимы. Их не допускали к выставкам. В число гонимых попал и наш герой.
Не хочется вспоминать. Не пускали на выставки. На одном из зональных выставкомов знаменитый Борис Павловский, который был бессменным председателем, спросил меня: «Где в вашем искусстве партийность и гражданственность?» Я обернулся на свои работы: не было там никакой партийности и гражданственности. Выгнали! Велели забрать работы. И скульптуры наши с Виктором Антоновым не брали.
Но они были молоды и не сдавались. Гонения их даже стимулировали. Они росли на сопротивлении, как вообще искусство шестидесятых.
Я об импрессионистах узнал, когда мы с Виктором Антоновым вместе работали. Просматривали много журналов. Там долбали «нехороших» Кандинского и Малевича, буржуазных импрессионистов...P и море репродукций. Мы, конечно, ничего не читали, мы смотрели работы. Хитрая штука. Журналы под прикрытием критики знакомили нас с искусством. Теперь я понимаю, что в характере это было моем. Пришла пора, и открылось. Бунтарь я. Родился бы во времена ПугачеваP точно в его отряд пошел бы. Но если в юности я считал искусство сгустком эмоций, то постепенно понял, что эмоции разрушают его напрочь, вдребезги. Поэтому постепенно ушел от эмоций и научился организовывать работы свои по законам пластической формы. Вот это и есть искусство. Но это надо одухотворить.
Только когда председателем Челябинского отделения Союза художников стал Николай Сурин, у Василия Дьякова вдруг взяли на областную выставку сразу восемь работ. С этого все началось. Однако в союз его приняли только в 1982 году. А в 1986 году состоялась первая персональная выставкаP более 200 работ.
Мама во главе стола, как Христос
Но после этой выставки стали говорить, что Дьяков пропагандирует религию. И снова ему приходилось отвоевывать себя у других, чтобы сохранить свое, и только свое, лицо. Это самый героический труд художника. Именно тогда проявилась особенность дьяковской линииP иконописной. И его особое золото.
Говорят, каждый человек накапливает в себе тяжелое золото. Это золото, но нести его тяжело. И с возрастом тяжесть растет. Духовная тяжесть. Потери, крушение иллюзий, предательство учеников, отдаление друзей. Все это было и у меня. Однажды вдруг стало казаться, что меня никто не любит. Холод какой-то. И душевный, и физический. Мы жили тогда в хрущевке. Квартира очень холодная, батареи не грели совсем. И вот однажды я сидел с ногами на диване, закутавшись в пальто. Электрическая лампочка как будто усиливала этот холод. Тогда я выключил электричество и зажег свечу. И вот при свече вдруг вспомнил детство. Война. Электричества тоже не было, мама жгла лучину или фитиль в масле. Вот так мы ужинали при лучине. На столе картошка и соль. И во главе стола мама, как Христос. Постепенно реальный свет для меня превращался в условный, красный и золотистый. Церковный цвет. Вот и соединилисьP красный с золотом и воспоминания детства. А это чувство слилось с каким-то религиозным. Хотя человек я не церковный. Христа воспринимаю скорее как поэзию. Я услышал тогда такую тишину!
Тогда-то и родилась серия работ «Житие Андрея Рублева». А художник, как это ни странно, испытывал стыд перед Родиной, советской властью, которые его воспитали.
Все рисовали подъемные краны и самосвалы, а я Андрея Рублева (смеется). Необъяснимо.
А потом из-под его кисти вышли великолепные акварели.
Кто-то сказал: «Дьяков хитрый, как захотел вступить в союзP сразу переориентировался». Но это совсем не так. Все пришло естественно. Этот свет, пришедший ко мне, вылился в серию «Блаженны чистые сердцем». И работы «Когда наступает вечер», выполненные масляной пастелью, тоже были итогом этого.
Поэтическая лихорадка
Кто-то справедливо сказал, что, если бы Василий Дьяков не стал художником, он непременно стал бы поэтом. Два его стихотворных сборника не могут не волновать.
Очень много художников в мире, которые не написали ни одной картины. Искусство у них на обратной стороне век. Они мир понимают как художники. Вот и у меня что-то такое. Стихи пришли в позднем возрасте. Как художник я работал с формой, изгонял из творчества своего литературную основу. И чем дальше шел, тем сильнее к горлу подкатывало слово. Как будто заполняло меня. Мне вдруг захотелось услышать свой подлинный настоящий тембр, без обрамления культурой поэтических знаний, безо всякого влияния. Я написал стихотворение и радовался как ребенок. Началась жуткая эпидемия. Я писал не останавливаясь. Клава уходит на работуP я пишу. Приходит с работыP пишу. Не ел с утра до вечера, только писал. Изо дня в день. Она забеспокоилась, позвонила в Москву знакомому психотерапевту. Спросила: не пора ли меня лечить? А он: «Вы с ума сошли? Он художник. Просто сейчас он взял в руки другой инструмент». Но потом и мне стало мучительно мое состояние. Я, ложась спать, стал молить Господа отвести эту напасть, чтобы утром я встал свободным от этой дурости. Но утром вставал и... снова. Три года писал. Клава в редакции работала, с графоманами была еще как знакома. Боялась, что и дома графоман появится. Но потом взяла мои почеркушки, посмотрела, решила: что-то в этом есть, можно издать. Я сопротивлялся. Но все-таки издали.
ЯP поздний вечер
Художник живет в Чебаркуле, в обычной пятиэтажке. А перед окнамиP девятиэтажка, которая закрыла от него озеро и лес, небо и солнце. Сначала было очень тяжело, когда вырос перед окнами его квартиры-мастерской этот серый кошмар. Но художник, как любой обычный человек, тоже привыкает. Ушло отчаяние, и он написал серию «Город-мираж». На картинах наши страшные панельные дома выглядят куда как симпатично. К тому же мы видим другие, не свойственные художнику краски. Ведь Василий Дьяков называет себя «поздним вечером». И краски любит глубокие, закатные. На его юбилейном вернисаже мы увидим разные полотна, срез жизни художника. И это особенно радует.
Может ли человек с такой сложной судьбой быть счастливым? Может. Это его золото, и ему никогда не хотелось взвалить свою огромную золотую ношу на другого. Гнетет его только одно:
Нет возможности отдать или продать все мои работы в музеи. Живу я на отлете от Челябинска. Случись что, все это пропадет, а хочется отдать в надежные руки. Ведь это моя жизнь. У меня другой жизни не было. Я все время только работал. Эти работыP я сам, лучшая моя часть.
Tweet
23.04.2008 Займемся БЛОГотворительностью
05.02.2008 «Идите, Максим Александрович, поссыте!»
24.01.2008 Даешь квартиру в «Доме-2»!
15.01.2008 Александр Васильев: я жадный
20.12.2007 Галустян отказался от каскадеров, а Пореченков меняет профессию
13.12.2007 На льду бешеная лягушка
06.12.2007 «Провинциальный» победитель
05.12.2007 Александр Филиппенко создал свой теневой кабинет
16.11.2007 Смеемся, нас оценивают!
02.11.2007 Челябинцы шутя выиграли 100 тысяч!
Все статьи раздела Культура >>